Маздак - Страница 46

Горькой колючей травой поросли руины, и с великим трудом можно было пробираться через них. Ноги проваливались в ямы, оседала веками слежавшаяся глина, справа и слева слышалось тихое змеиное шипение. И буйный виноград оплетал рухнувшие дома, увядшие гроздья сочились прозрачным медом. Искривленные, одичавшие деревья из века в век усеивали развалины миндалем, айвой, белыми согдийскими абрикосами. Не было земли плодороднее этой, смешанной с укрепляющим дувальную глину скотским пометом. И каждую весну неизменно прорывался в погребенный город переполненный ледяной водой Зеравшан...

Уже много таких мертвых городов видел Авраам и не встречал там человеческого следа. Не селятся и не ходят туда, где погибли насильственной смертью люди. Все равно, от чего это произошло: от меча, мора или встряхнувшего землю гнева божьего. Безраздельное царство Ахримана там, и может заразить живых его дуновение...

Не было двурогого арийского шлема на туранских изображениях Искандария. Страшная притча родилась здесь ему в оправдание. Росли как будто два рога у македонского царя, но кончиками внутрь. И как только останавливался он в завоеваниях, нестерпимую боль причиняли они...

Огромное торговое подворье имело здесь товарищество. Самостоятельную выкормку шелковичных червей развело оно и получало уже до трех тысяч тюков сырца в году. Вдвое ближе было отсюда к ромеям, чем если везти весь сырец из Китая. Шелкоткацкие мастерские с красильней строились у каменного старого моста через Зеравшан. Налоги здесь вдвое меньше, чем в Эраншахре, и туранский владыка не принуждает в вере...

Наверно, потому так много манихеев в Согдиане. Не такие нелюдимые они здесь, как под кесарем или в Эраншахре. Лучшие художники из них по росписи стен, тканей, посуды. Тайны китайских и всяких иных красок известны им. Казненный когда-то объединитель всех земных вер -- пророк Мани сам был великим живописцем и считал, что нет более достойного для человека занятия...

Манихеи ли были тому причиной, от которых выводил корень своего учения великий маг Маздак, но к концу зимы, когда не хватает хлеба, стали в Согдиане требовать раздачи из хранилищ. Где-то на пути к Пянд-жикенту разгромили большой дасткарт и разобрали женщин из гарема тамошнего владыки. Тогда собрались на совет согдийские великие и обратились за защитой к кагану. Люди туран-шаха привязали к конским хвостам виновных и проволокли в наказание кругами по большой базарной площади. В Пянджикенте местные великие прибили зачинщиков на три дня ушами к деревянным воротам шахристана. По всей Согдиане начали убивать манихеев, и делали это те же бедствующие люди, которых подкормили и одарили деньгами великие. Иудеи и христиане тоже стали реже показьшаться на улицах...

Много раз расспрашивали здесь Авраама о Маздаке. Согдийцем считали его все, и был он якобы из рода здешних царей. Среди людей ходили слухи, что не сегодня завтра объявится он в Самарканде, и плохо тогда придется великим и самому туран-шаху. Другие говорили, что Маздак уже в Согдиане, но скрывается в горах и ждет намеченного времени...

Роушан звали купленную им девочку, что было Роксаной по-эллински. Все девочки в Согдиане откликаются на это имя. Еще совсем маленькой девочкой купили ее в горах, и до последнего времени жила она в хозяйстве у мельника-дехкана, который хотел подарить ее в жены сыну. Но сын утонул при паводке, и дехкан повез ее на женский базар вместе с другой рабыней-старухой...

По-прежнему прибирала она в доме, чистила, ходила за водой. Крепкая грудь вырисовывалась у нее под ке-тене, но это не вызывало у него никаких чувств. Дядей звала она Авраама и бежала навстречу, когда он приходил...

К храму Арамати-земли за каменным мостом ходил Авраам. Там нашел он танцовщицу, одарившую его. Она сама подошла к нему, когда стоял он в смущении у жертвенного дерева...

Едва сошла зимняя вода с ровных, как стол, такыров за Зеравшаном, Авраама понесло по Турану.

-- Я хочу найти город Сиявуша, -- сказал он Шерйез-дану.

-- Поедем! -- согласился тот, нисколько не задумываясь.

И на следующее утро они поскакали: Авраам, Шерй-ездан и еще трое кайсаков, его друзей. Днем и ночью мчались они, засыпая в седлах и просыпаясь при первом луче солнца. Кони тоже спали, продолжая скакать. И Аврааму вправду стало казаться, что одно целое он с лошадью...

Лишь началом Турана была Согдиана. От Зеравшана через древнее нескончаемое ущелье ехали они, пока не вырвались вместе с дувщим в спину ветром в совсем уж бескрайнюю степь. Трава рвалась к солнцу, хлестала по ногам, и стекал с коней и людей живой зеленый сок. А дальше были еще большие горы и реки, и опять неделями мчались они в желтой, красной, синей степи...

Табуны диких коней, сайгаков, куланов неслись впереди и сзади их, справа и слева. И люди скакали меж ними, не отставая от двигающейся весны. Легкие юрты были погружены на лошадей и гигантских косматых верблюдов. Каждый туранский род имел свою тысячелетнюю дорогу к Северу и по ней же возвращался назад с табунами, когда снег начинал заметать траву. И птицы летели вместе с ними в ту и другую сторону...

Поэтому и строились туранские города лишь у гор и по рекам. Дома и сады, вставшие среди степи, прервали бы это постоянное движение, как нож прерывает ток крови в живом теле. Дикие табуны остановились бы тогда в недоумении и заметались в стороны, ломая ноги и погибая на не изведанных предками дорогах. И птицы бы падали замертво, не желая опускаться на тронутой человеком земле...

Ничего не взяли с собой Шерйездан и умчавшиеся с ним кайсаки, даже не предупредили своих. Как в гости на соседнюю улицу поехали они, в любом кайсацком шатре располагались как хотели, ели и спали. А раза два или три Шерйездан простодушно сказал ему, что люди, у которых они ночевали, его враги. И очень удивился, когда Авраам спросил, зачем же он останавливался у них...