Маздак - Страница 47

Наверно, это вечное движение сближало людей, делало их невосприимчивыми ко всяким границам. Сколько ни ехали они, везде говорили на одном языке. В нем было много арийских корней и построений, употреблялись гуннские сочетания, а весь он был проникнут единым словесным влиянием беспрерывно накатывающихся откуда-то с Северо-Востока народов. Даже на окраинах степи понимали этот язык. В Мерве и Самарканде все говорили на нем наряду с языком пехлеви и согдийским...

Они побывали в нескольких городах на берегу все того же Яксарта, текущего из гор Согдианы. Всякий раз сопровождающие его кайсаки останавливались и с надеждой смотрели на Авраама. Им очень хотелось, чтобы он нашел город Сиявуша.

В светлое утро они разбудили его:

-- Смотри, Ибрагам, смотри... Кровь Сиявуша! Он вздрогнул, потому что вся земля до горизонта сделалась вдруг красной. Кайсаки знали поверье о царевиче Сиявуше. Когда подлый интриган Гарсиваз оклеветал его перед Кей-Афрасиабом, то опрокинул в злобе таз, наполненный его благородной кровью. И каждую весну вырастают на том месте маки и тюльпаны...

Они теперь скакали по пояс в этой крови. Трава окрепла, и мечами из туранского синего железа приходилось пробиваться через нее к берегам степных голубых озер. Не боялось дождя и крови это железо. Когда Авраам спросил, где плавят его, кайсаки вдруг замолчали. Шерйездан неопределенно махнул рукой туда, где обычно вставало солнце. Чужестранцу нельзя было знать об этом...

Шесть недель неслись уже они так, и однажды к середине дня Авраам сполз с коня. Все та же степь была впереди.

-- Что же там? -- спросил он, показывая на Север.

-- Туран,-- ответил Шерйездан.

И они повернули коней...

На третий день стала желтеть трава. Солнце опускалось к земле, выжигая все живое. А на пятый день обратного пути черная мгла от края до края заволокла степь. Высохшая до звона трава горела, подгоняя отставшие табуны, уничтожая все больное и слабое.

Въехав по горло в большое озеро, переждали они огненную облаву. Еще полдня носились по горизонту черные смерчи. А потом начала трескаться окаменевшая земля, и ни одной травинки уже не оставалось на ней. В известных только им глубоких ложбинах и у редких колодцев находили кайсаки корм для лошадей. Пустая была степь, и орлы неподвижно стояли в белом горячем небе...

Когда, трижды облупившийся от огнедышащей пустыни, вернулся он в Самарканд, была уже середина лета. Дядя его Авель бар-Хенанишо пришел с шелком из Китая. На торговом подворье ковали лошадей и лечили верблюдов для дальнейшего пути...

Еще через неделю Роушан укладывала на купленного им верблюда цветной сундук, одеяла, какие-то горшки и всячески ругала пытавшегося помогать Шерйездана. Тот послушно отходил в сторону и только вздыхал. С самого начала невзлюбила она его. Кровь согдийки говорила в ней...

Клинок из синего железа с тяжелой костяной ручкой подарил ему Шерйездан. Самый высокий дар это был среди них, означавший родство. Кейпчаки -- "царские ножи" называли себя служилые кайсаки.

До самого Окса носились вокруг каравана Шерйездан и его друзья. С поддерживаемого надутыми козьими шкурами парома еще видны были их силуэты на прибрежных барханах. Потом вдруг сразу, как сон, растаяли они в туранской белой мгле...

Лошади захрапели, косясь налитыми кровью глазами в сторону неровной гряды холмов. Верблюды заволновались и стали все сразу. А потом, сорвавшись с места, обрывая веревки и роняя поклажу, понеслись в пустыню. В ужасе кричали что-то люди...

На какое-то мгновение Авраам силой придержал коня. Непонятно, откуда хлынула серая вода. Она стремительно приближалась, взбегая почему-то на поросшие саксаулом бугры. Тусклым серебром отсвечивали волны, и шум был тихий, грозный, как у прорвавшей плотину реки...

И вдруг он понял, что вода--живая. В смертной тоске закричал поломавший ногу верблюд. Волна докатилась до него, и отвратительные пушистые комья, попискивая, полезли вверх, вырывая прямо из косматого брюха куски живого мяса. Голые красные хвосты тянулись за ними от самой земли. Под копытом своего коня увидел Авраам подбирающуюся крысу и встретился с ней взглядом...

Холодная дрожь пошла по спине. Вялыми, бессильными сделались руки. Конь сам рванул поводья.

Большие, неестественно белые кости верблюда пронеслись где-то в стороне...

Только к полудню на голом каменном нагромождении удалось собрать разбежавшийся караван. Крысы уже шли мимо, обтекая раскаленные утесы, и ни клочка свободной земли не было видно вокруг...

Раз в сто лет это бывает. Словно из земли родятся они, собираются со всех долин и ущелий в одно место, кружатся, роятся и вдруг двинутся прямо в пустыню. Может быть, передалось им от предков это стремление. Там, где многие тысячи лет назад тек к другому морю непостоянный Оке, стояли богатые города, и сады плодоносили дважды в году. Черные Пески замели там все...

Еще три дня двигались крысы. Тихо, сбившись, стояли лошади и верблюды, лишь поводили ушами. И люди говорили шепотом, как будто боялись навлечь несчастье. Плохой это был знак, когда исходят из Эраншахра крысы...

Так же неожиданно прошли они, как и появились. Быстро, на глазах, стали обнажаться испещренные миллионами лапок барханы. Где-то на горизонте уже падали и снова взвивались в небо сарычи, по вкусу выбирая издыхающих на горячем песке острозубых зверьков...

Через Страну Волков -- Гурган, по-ромейски Гирка-нию, пошли они, потому что непонятное творилось на старом караванном пути по южной стороне Мазандера-на. Великие Карены, засевшие в горах, останавливали все проходящие караваны, а царской охраны теперь не было с ними. Гургасаров с волчьими хвостами на башлыках нанял Авель бар-Хенанишо для сопровождения через их страну, а затем по Атурпаткану и дальше, до самого Ктесифона...